Как мы с директорами-романтиками ходили на пик Коммунизма… / Горы Мира. Памир /
Автор: Сергей Хаджинов (a.k.a. ХаСе), г. Санкт-Петербург
на пик Коммунизма…
|
|
Автор предупреждает, что все имена,
фамилии, события в этом рассказе подлинные,
и не собирается нести за это никакой ответственности.
Мы — это собственно директора-романтики Алексей Пасхин, Александр Пашкевич, Олег Загайнов и примкнувшие к ним Андрей Плечков, Сергей Дуганов и Ваш покорный слуга Сергей Хаджинов, АКА ХаСе.
Для меня это приключение началось с того, что мой старый друг Серёга Дуганов как-то сказал: «ХоСе! А не хочешь ли ты сходить на Коммунизма в хорошей компании?»
Краткая историко-географическая справка.
Пик Коммунизма (он же пик Гармо, пик Чон-Тоо, пик Сталина, ныне пик Исмаила Сомони) расположен на стыке хребтов Академии Наук и Петра Первого, в самом центре Памира.
— из статьи Игоря Степанова, опубликованной на сайте Mountain.RU
1933 г, август, на штурм вершины выходят шесть альпинистов, возглавляемых Н. Горбуновым. В их составе: Е. Абалаков, Д. Гущин, А. Гетье, Ю. Шиянов и А. Харлампиев. Но не все идет гладко. При прохождении второго жандарма срывается и погибает молодой председатель московской горной секции Н. Николаев, заболевает на 5600 из вспомогательной группы Д. Ирале. Его спускают на ледник и, несмотря на усилия врачей, он умирает в ледниковом лагере 4500. С большими трудностями проходятся все шесть жандармов. Заболевают Д. Гущин, Ю. Шиянов и с высоты 6900 они уходят вниз. Итак, остается трое горовосходителей. Длительная непогода на 6900 выводит из строя А. Гетье, и он отказывается о восхождения. (Гетье тяжело заболел — см. в этой книге статью М. Рома «Первовосхождение на пик Сталина» (прим. ред.).) Третьего сентября наверх уходят двое — Е. Абалаков и Н. Горбунов. Е. Абалаков — моложе и сильнее — уходит вперед и достигает вершины в одиночку. Н. Горбунов останавливается перед предвершинным взлетом в районе 7400.
Так была покорена высшая точка нашей страны, мягко говоря, на пределе человеческих возможностей всех участников штурмовой группы, и если бы не помощь на спуске с 6400 вспомогательной группы А. Цака — неизвестно, чем бы закончился штурм 7495. По предложению участников экспедиции — вершине было присвоено имя И. Сталина. (Вершина была названа пиком Сталина до этого — зимой 1932 г . — см. Книгу «Альпинисты Северной столицы», том 2 — прим. ред.)
Когда-то давно, по юности, после чтения старых отчётов и особенно отчётов о первопрохождениях, первая мысль всегда была — да-а, круто. После прохождения — наоборот, что слишком преувеличены трудности и ужасы, и крючьев можно было бы поменьше оставить. Перед восхождением на пик Коммунизма я побаивался чуть больше, наверное, чем следовало. Но опыта сейчас у меня немного больше, да и воображением господь Бог не обделил. Поэтому теперь я вполне могу вообразить, как это было у первовосходителей, и меня не оставляет чувство восхищения этими людьми.
А у нас восхождение прошло просто как списанное из учебника альпинизма. Чётко по графику, образцово построенному Алексеем Пасхиным — в полном соответствии с наукой и всем предшествующим опытом. После прилёта в базовый лагерь на Москвина три дня ничегонеделания. Условно, конечно, ничегонеделания. Обустройство лагеря с водружением в центре флага СПб — непременного атрибута всех сборов горняков, устройство каменных склепов для хранения запасов провианта и предмета послевосхожденческого вожделения — 2-х упаковок пива и одной упаковки пепси-колы (по особому пожеланию Александра Пашкевича).
Вопреки ранее прочитанному, слышанному и испытанному в молодости и на меньших высотах голова после прилёта не раскалывалась, и не хотелось тут же лечь и вытошнить всё съеденное накануне. Так, немного пошумливало в ушах и была некоторая одышка, но всё это было не так страшно, как представлялось ранее. Может быть, благодаря приёму адаптогенов — везугена и виломакса, любезно предоставленными нам для апробации сотрудником института геронтологии Ольгой Захаровной Фихман, по совместительству, женой Доктора Бакина, который теми же препаратами напичкивал героев восхождения на «Жанну».
Первый акклиматизационный выход был на пик Воробьёва — отчасти потому, что он ближе, чем очень красиво вырисовывающийся на фоне неба между Корженевой и Коммунизма пик Четырёх, отчасти из-за древнего поверья, изложенного Андреем Плечковым — «На пик Воробьёва не сходил — пика Коммунизма не видать». Ночёвку на пике Воробьёва мы обустроили выше всех остальных наших последователей, которые подтянулись вслед за нами — примерно на 5400. На следующий день зашли на вершину и свалились в лагерь для заслуженного отдыха. В это время большая часть всей альпинистской тусовки (очень в данном случае подходящий термин) вслед за гидами отправилась осаждать Корженеву.
В базовом лагере на Москвина, равно как и в других базовых лагерях подобного типа, давно уже заведено, что первыми классический маршрут проходят гиды, работающие в лагере. Но поскольку мы избрали первой и главной целью пик Коммунизма, нам пришлось немного потоптать снег в первых рядах в компании с гидами — Сергеем Мироновым, прозванным среди нас «бурят» — а он на самом деле бурят из Новосибирска и Шамсом (в миру Кахоров Шамсутдин) — классные ребята! Нам на самом деле везло на хороших людей. У нас была довольно-таки сильная и сплочённая команда, и к нам тянулись многие одиночные личности, с которыми мы очень даже сдружились за время пребывания в этом замечательном месте. Да и с большими командами — например со стоящими рядом литовцами у нас зародились вполне приятельские отношения.
Но вернёмся к процессу. Вторым выходом мы пошли уже собственно торить дорогу на Большое Фирновое Плато. И тут первое отступление от идеального «эйне колонне марширт, цвейне колонне марширт» — Олег Загайнов почувствовал, что «как-то не очень идётся:» И, не доходя ещё до гидовской палатки на 5300, повернул вниз. С этого момента у Олега началось свое, совершенно отдельное ВОСХОЖДЕНИЕ…
Первая ночёвка обустраивается нами на высоте 5600, на ребре Бородкина, вечер следующего дня мы встречаем уже на так называемых «грудях» (высота 6100). Груди — повышение в гребне, обрамляющем большое фирновое плато, и снизу смотрятся действительно как: Ну, действительно как девичьи груди. Весьма симпатичные. После ночёвки на 6100 оставляем там одну из палаток. Вторую при спуске ставим на наших же площадках на 5600, оставляем там спальники, газ, etc , и валим вниз для заслуженного отдыха. Спускаемся к началу <полки> и: Совершенно неожиданно встречаемся, как вы думаете, с кем? Правильно, с Олегом Загайновым. Олег в лагере отдохнул, взял в прокате горелку, свернул свою палатку и пошёл себе наверх. Ну, палатку мы у него отобрали — и так наверху достаточно, пожелали Олегу удачи и расстались, как нам казалось в тот момент, не очень надолго.
Внизу в лагере после глотка живительного пива мы узнаём последние новости — кто, с кем, куда сходил или не сходил. Наши новые друзья из Риги — Валдис, классический такой рижанин, и Наташа, очень тихая девушка, которая, тем не менее, чуть нас не загоняла при прогулке по окрестностям Джиргиталя, сходили успешно на Корженеву.
Сходил на Корженеву и Володя Белоус — иркутянин, который вместе со своим другом Андреем Дульским уже пересекался с питерцами во время попытки восхождения на Эверест в составе экспедиции, посвящённой 300-т летию нашего города. Кстати, во время восхождения на Корженеву Володя ещё и помог палаткой и пуховкой незадачливому иранскому фотокорреспонденту, которого, видимо, за нескладность и ещё, не знаю за что, родные иранцы как-то не очень привечали. После этого корреспондент назначил Володю своей кормящей мамой, и всех его друзей, соответственно, своими лучшими друзьями. Зашла на Корженеву и Ира Рунова, тоже одиночка из Иркутска — работник МЧС, кинолог и просто симпатичная девушка. Из-за неё я, кстати, проспорил Дуганычу коньяк ещё во время вынужденного сидения в Джиргитале. Доезжаем мы до Джиргиталя на буханке (уазике). Настраиваемся на «лучшее» — т.е. на долгое ожидание, когда же наконец президент Таджикистана освободит вертолёт от катания своих друзей — президентов. (Там был как раз после нашего, питерского саммита свой, маленький.) Располагаемся мы там под урюками, рядом с девушкой, не обращающей на нас никакого внимания, лежащей себе в спальнике и слушающей музыку. Не знаю, что навело меня на эту мысль, может косички с «дрэдами», может трёхцветные ленточки на рюкзаке, но я сказал Дуганычу, кивнув на неё — француженка. Нет, наша, сказал Дуганыч. Поспорили. Проспорил.
Ещё ребята рассказали нам про совершенно фантастических людей из Коломны (кажется). Мужики эти (один помоложе, другой постарше) экспедицию свою строили по совершенно «дико бюджетному» варианту. Даже не стали ставить свою палатку на территории (сугубо формальной) лагеря «АльпМашков» дабы не платить 2 доллара с палатки. В результате получилась для одного из них форменная трагедия. Ручей, рядом с которым они поставились, ночью изменил своё русло, и у молодого смыло «мыльницы». На всякий случай расшифровываю — внешние ботинки. Внутренники, к счастью, остались. Ну не возвращаться же из-за такой досады несолоно хлебавши! Парень этот на помойке нашёл старый пенополиэтиленовый коврик, из него сварганил чуни, скрепил их проволокой, к чуням примотал скотчем сандалии, к сандалиям — кошки. И вот в таком вот виде взошёл на Корженеву!
Старший не взошёл — он одну верёвку не дошёл до лагеря 6400, переночевал на снегу без палатки и утром, хотя координация была явно нарушена, ещё и рвался наверх! Гидам пришлось сопровождать его в базовый лагерь. Гвозди бы делать из этих людей!
«Но вот исчезла дрожь в руках,
Теперь — наверх…»
Подошёл и наш срок выдвигаться для штурма пика Коммунизма. Единственно, что нас беспокоило, это что наш Олежек: 4-й день наверху в одиночестве. Конечно, на классическом маршруте, может, не прямо рядом, но в высотных лагерях всё-таки есть люди, и до нас доходили обрывочные сведения, как там поживает наш блудный товарищ. Одна из радиограмм нас взволновала не на шутку — Олег просил передать нам по связи, что он снял палатку на 5600, в которой предполагалась первая ночёвка, и переместил её на плато. Это рушило в корне наши стройные планы. Но потом мы рассудили, что этого просто не может быть. В палатке на 5600 мы оставили кучу барахла — спальники, газ, и Олежек просто физически не смог бы всё это уволочь. Решив, что радист просто ошибся, мы успокоились.
И снова уже знакомым путём идём по пробитым следам наверх. Вот она, наша родная палатка, рядом с которой ставим крохотную «одиночку-двушку» Володи Белоуса, чуть выше устраиваются наши рижские друзья и немного позже появившиеся московские туристы. На Горе небольшой снегопад и тишина, нарушаемая только перебранкой москвичей. Выше нас на горе только иранцы, другая команда москвичей, одиночка из Перми Илья Левченко, Олег Загайнов и Андрей Пучинин, к этому моменту уже совершивший свой скоростной забег на пик Коммунизма. Пока всё спокойно…
Следующий день — погода супер! Чуть выше трещины, что за перегибом над ночёвками 5600, останавливаюсь сфотографировать Корженеву, сдвигаю на лоб маску и… О горе! Маска сдвигает любимую пилотку подводника, подаренную другом, тогда ещё курсантом дзержинки, она падает и — чпок-чпок-чпок — исчезает за перегибом. А она мне была, прямо, как талисман… 20 лет в ней ледобуры таскал, да и на голове она ничего так смотрелась. Переживаю горе, решаю, что это — жертвоприношение пику Коммунизма и двигаюсь дальше. В этот выход мы уже не останавливаемся на «грудях», а двигаем дальше по плато как можно ближе к пику Душанбе, делаем 2-й лагерь на совершенно ровном поле. На следующий день намечена главная задача — достичь перемычки между пиком Душанбе и «лопатой» пика Коммунизма. Это уже будет штурмовой лагерь на высоте 6900, т.е. набрать нам надо километр. Пока с дыхалкой особых проблем нет, только приходится иногда останавливаться для кратковременного отдыха и «отдышиваться». Вечером глоток живительной влаги (в данном случае имеется в виду коньяк), и сон более или менее крепок.
Третий день — полёт нормальный. Неспешно поднимаемся к скальным выходам на ребре, выводящем на пик Душанбе. Как-то не очень получается (да и не хочется) торопиться на этой высоте. Ага, вот тут народ ночевал, и вот тут народ ночевал… Но нам здесь не надо, мы выше пойдём. Выше… Ещё выше… Когда же мы дойдём наконец?
На вершину пика Душанбе не поднимаемся, траверсируем на перемычку где-то сотней метров ниже и наконец-то! Мы в штурмовом лагере на высоте 6900. Ура — стоит наша палатка и главное — Олег. Олег встречает нас рядом с ней и пребывает вполне даже в бодром состоянии. Расспрашиваем как он, не скучал ли в одиночестве на почти 7-и километрах — нет, говорит, не скучал, ему там с его вторым <я> («Эго» называется) вполне хорошо было.
Итак, команда в полном составе. Остаётся только взойти.
Утро четвёртого дня. Так и просится штамп «недолгие сборы», хотя любые сборы на высоте быстрыми быть не могут, особенно у некоторых неторопливых, типа меня.
После тщательного надевания высотных бот, кошек, «last control» — что же я ещё забыл? Хорошо бы забыть что-нибудь не очень важное, без чего можно обойтись. В последний момент вспоминаю про одну вещь, нахожу её в палатке и пихаю в карман.
Выходим. Монотонно, как автомат, переставляю ноги. Набрать нужно всего-то 600 метров. Всего… Вдох-выдох — шаг. Так отсчитываем 64 шага. Мне почему-то нравится цикл раз-два-три-четыре (и так 4 раза), наверное с детских времён сидит, от «радиозарядки» из старенького репродуктора. Потом остановка, 10 вдохов и 10 выдохов. Хочется ещё, но надо идти. Пытаюсь подогнать свой средний темп под темп Андрея Плечкова. Хорошо, что увеличивается крутизна — удаётся подтянуться за впереди идущими. Олег умудряется ещё и фотографировать на подъёме, у меня и в мыслях ничего подобного нет, в мозгу сидит только одно — допинать себя до вершины. Опс! Вот он, гребень! Вершинный гребень пика Коммунизма!
Вокруг просто фантастическая картина — белые комки облаков плывут далеко внизу, сверху только обжигающий ультрафиолет, такое впечатление, что мир совершенно без теней — эти чёрные провалы за нашими телами как тени не воспринимаются. На какое-то мгновение возникает ощущение взрыва пространства — только что оно было сосредоточено в маленьком объёме твоего тела, и вдруг мир распахнулся.
Медленно, как в полусне добредаю до вершины, на ней уже скопилась большая группа восходителей. Не помню точно, то ли сначала мы обнимались, а потом фотографировались, или наоборот. Достаю из кармана красные трусы, усеянные серпами и молотами (вот он, предмет, проделавший путь в три с лишним тысячи километров ради этой минуты), делаю из них с помощью лыжной палки знамя и прошу Серёгу Миронова подержать, пока я достаю камеру.
Что потом? Потом вниз, вниз, вниз. При спуске с гребня для скорости кидаем перильную верёвку, дальше уже каждый своим темпом. Куда-то ушло солнце, окружающий пейзаж размазался. Опять идёшь на автомате, и появляется ощущение нереальности происходящего, как будто бы я наблюдаю за собой со стороны. Появление палаток за очередным увалом воспринимаешь как праздник. Голова пустая, один воздух, даже опилок нету. В палатке друзья встречают глотком чая, а потом все ненадолго проваливаемся в короткий сон…
Что написать про последующие дни? Из них сложилась череда карнавального буйства и ленивого расслабленного ожидания. Как мы славно напились с чехами! С распеванием песен, с танцами и братанием. Это было после общей тусовки с шумными поздравлениями всех восходителей, с вручением сертификатов о восхождении.
И как все дружно осудили поляков, которые отказали в помощи при спуске латыша, у которого при подъёме на пик Душанбе обнаружились симптомы сердечной недостаточности. И как мы все переживали за руководителя иранской команды, ветерана, в 1996 году поднимавшегося на Эверест. Он единственный из иранцев поднялся на пик Коммунизма и схватил холодную ночёвку при спуске с «лопаты». К счастью и с латышом (пригодился и наш кислород, который мы не успели стравить в атмосферу) и с иранцем всё обошлось относительно благополучно. Вообще этот сезон был очень удачен для восходителей — около 30 человек поднялись в общей сложности на пик Коммунизма, и около 90 на пик Евгении Корженевской.
Сходили ещё и на Корженеву Андрей Плечков с Сергеем Дугановым — и пополнили когорту «Снежных барсов»…
О многом ещё хотелось упомянуть, но пора плавно закругляться.
Привет всем друзьям, и до новых встреч!